Неточные совпадения
Окно с цветными стеклами, бывшее над алтарем, озарилося розовым румянцем утра, и упали от него
на пол голубые, желтые и других цветов кружки света, осветившие внезапно темную
церковь.
Он начал с большим вниманием глядеть
на нее в
церкви, старался заговаривать с нею. Сначала она его дичилась и однажды, перед вечером, встретив его
на узкой тропинке, проложенной пешеходами через ржаное
поле, зашла в высокую, густую рожь, поросшую полынью и васильками, чтобы только не попасться ему
на глаза. Он увидал ее головку сквозь золотую сетку колосьев, откуда она высматривала, как зверок, и ласково крикнул ей...
В окно смотрело серебряное солнце, небо — такое же холодно голубое, каким оно было ночью, да и все вокруг так же успокоительно грустно, как вчера, только светлее раскрашено. Вдали
на пригорке, пышно окутанном серебряной парчой, курились розоватым дымом трубы домов, по снегу
на крышах ползли тени дыма, сверкали в небе кресты и главы
церквей, по белому
полю тянулся обоз, темные маленькие лошади качали головами, шли толстые мужики в тулупах, — все было игрушечно мелкое и приятное глазам.
Это полусказочное впечатление тихого, но могучего хоровода осталось у Самгина почти
на все время его жизни в странном городе, построенном
на краю бесплодного, печального
поля, которое вдали замкнула синеватая щетина соснового леса — «Савелова грива» и — за невидимой Окой — «Дятловы горы», где, среди зелени садов, прятались домики и
церкви Нижнего Новгорода.
За окном тяжко двигался крестный ход: обыватели города, во главе с духовенством всех
церквей, шли за город, в
поле — провожать икону Богородицы в далекий монастырь, где она пребывала и откуда ее приносили ежегодно в субботу
на пасхальной неделе «гостить», по очереди, во всех
церквах города, а из
церквей, торопливо и не очень «благолепно», носили по всем домам каждого прихода, собирая с «жильцов» десятки тысяч священной дани в пользу монастыря.
Отчего по ночам, не надеясь
на Захара и Анисью, она просиживала у его постели, не спуская с него глаз, до ранней обедни, а потом, накинув салоп и написав крупными буквами
на бумажке: «Илья», бежала в
церковь, подавала бумажку в алтарь, помянуть за здравие, потом отходила в угол, бросалась
на колени и долго лежала, припав головой к
полу, потом поспешно шла
на рынок и с боязнью возвращалась домой, взглядывала в дверь и шепотом спрашивала у Анисьи...
Приходская наша
церковь невелика, стара, иконостас почернел, стены голые, кирпичный
пол местами выбит;
на каждом клиросе большой старинный образ.
От
церкви открывался вид и
на все село, и
на красавицу реку, и
на неоглядные
поля, занявшие весь горизонт, и
на соседние деревни, лепившиеся по обоим берегам Ключевой почти сплошь: Роньжа, Заево, Бакланиха.
Дальше следовали ношение иноземной «пестрины», «власы женски
на челе ежом подклейны по-бесовски и галстусы удавления вместо», «женск
пол пологрудом и простоволосо» стоят в
церкви и, поклонясь, «оглядываются, как козы», и мужчины и женщины по-татарски молятся
на коленках и т. д.
Лихонин прочитал также о том, что заведение не должно располагаться ближе чем
на сто шагов от
церквей, учебных заведений и судебных зданий, что содержать дом терпимости могут только лица женского
пола, что селиться при хозяйке могут только ее родственники и то исключительно женского
пола и не старше семи лет и что как девушки, так и хозяева дома и прислуга должны в отношениях между собою и также с гостями соблюдать вежливость, тишину, учтивость и благопристойность, отнюдь не позволяя себе пьянства, ругательства и драки.
Все переходили по недоделанному
полу в комнату Мари, которая оказалась очень хорошенькой комнатой, довольно большою, с итальянским окном, выходившим
на сток двух рек; из него по обе стороны виднелись и суда, и мачты, и паруса, и плашкотный мост, и наконец противоположный берег,
на склоне которого размещался монастырь, окаймленный оградою с стоявшими при ней угловыми башнями, крытыми черепицею, далее за оградой кельи и службы, тоже крытые черепицей, и среди их
церкви и колокольни с серебряными главами и крестами.
Да, все это было. И девки венки завивали, и дворянские дети, с букетами пионов, нарциссов и сирени, ходили в троицын день в
церковь. Теперь не то что пиона, а и дворянского дитяти по всей окрестности днем с огнем не отыщешь! Теперь семик
на дворе, и не то что цветка не сыщешь, а скотина ходит в
поле голодом!
— Взять их! — вдруг крикнул священник, останавливаясь посреди
церкви. Риза исчезла с него,
на лице появились седые, строгие усы. Все бросились бежать, и дьякон побежал, швырнув кадило в сторону, схватившись руками за голову, точно хохол. Мать уронила ребенка
на пол, под ноги людей, они обегали его стороной, боязливо оглядываясь
на голое тельце, а она встала
на колени и кричала им...
Церковь была почти пуста: крестьяне были
на работе в
поле; только в углу у выхода теснилось несколько старух, повязанных белыми платками.
Свежий ветерок врывался сквозь чугунную решетку в окно и то приподнимал ткань
на престоле, то играл сединами священника, или перевертывал лист книги и тушил свечу. Шаги священника и дьячка громко раздавались по каменному
полу в пустой
церкви; голоса их уныло разносились по сводам. Вверху, в куполе, звучно кричали галки и чирикали воробьи, перелетавшие от одного окна к другому, и шум крыльев их и звон колоколов заглушали иногда службу…
Она вглядывалась в полевую даль, вглядывалась в эти измокшие деревни, которые в виде черных точек пестрели там и сям
на горизонте; вглядывалась в белые
церкви сельских погостов, вглядывалась в пестрые пятна, которые бродячие в лучах солнца облака рисовали
на равнине
полей, вглядывалась в этого неизвестного мужика, который шел между полевых борозд, а ей казалось, что он словно застыл
на одном месте.
Вот и мы трое идем
на рассвете по зелено-серебряному росному
полю; слева от нас, за Окою, над рыжими боками Дятловых гор, над белым Нижним Новгородом, в холмах зеленых садов, в золотых главах
церквей, встает не торопясь русское ленивенькое солнце. Тихий ветер сонно веет с тихой, мутной Оки, качаются золотые лютики, отягченные росою, лиловые колокольчики немотно опустились к земле, разноцветные бессмертники сухо торчат
на малоплодном дерне, раскрывает алые звезды «ночная красавица» — гвоздика…
Мне нравилось бывать в
церквах; стоя где-нибудь в углу, где просторнее и темней, я любил смотреть издали
на иконостас — он точно плавится в огнях свеч, стекая густо-золотыми ручьями
на серый каменный
пол амвона; тихонько шевелятся темные фигуры икон; весело трепещет золотое кружево царских врат, огни свеч повисли в синеватом воздухе, точно золотые пчелы, а головы женщин и девушек похожи
на цветы.
В жизни же внушается, что надо соблюдать следующие правила: не есть мяса и молока в известные дни, еще в другие известные дни служить молебны и панихиды по умершим, в праздники принимать священника и давать ему деньги и несколько раз в году брать из
церкви доски с изображениями и носить их
на полотенцах по
полям и домам.
Заходило солнце, кресты
на главах монастырских
церквей плавились и таяли, разбрызгивая красноватые лучи; гудели майские жуки, летая над берёзами, звонко перекликались стрижи, кромсая воздух кривыми линиями
полётов, заунывно играл пастух, и всё вокруг требовало тишины.
В соседнем покое к ним присоединилось пятеро других казаков; двое по рукам и ногам связанных слуг лежали
на полу. Сойдя с лестницы, они пошли вслед за Шалонским к развалинам
церкви. Когда они проходили мимо служб, то, несмотря
на глубокую тишину, ими наблюдаемую, шум от их шагов пробудил нескольких слуг; в двух или трех местах народ зашевелился и растворились окна.
— Видела ее, мою крошку, будто она одна, босая, моя голубочка, сидит
на полу в пустой
церкви… — рассказывала, тоскуя, Анна Михайловна.
По крыше он ходил так же свободно, как по
полу. Несмотря
на то что он был болен и бледен, как мертвец, прыткость у него была необыкновенная; он так же, как молодые, красил купол и главы
церкви без подмостков, только при помощи лестниц и веревки, и было немножко страшно, когда он тут, стоя
на высоте далеко от земли, выпрямлялся во весь свой рост и изрекал неизвестно для кого...
Отец княгини Варвары Никаноровиы был очень бедный помещик, убогие
поля которого примыкали к межам князя Льва Яковлевича. Мать бабушкина была очень добрая женщина и большая хозяйка, прославившаяся необыкновенным уменьем делать яблочные зефирки, до которых жена князя Льва Яковлевича была страстная охотница.
На этом княгиня и бедная дворянка заинтересовались друг другом и, встретясь в
церкви, познакомились, а потом, благодаря деревенской скуке, скоро сошлись и, наконец, нежно подружились.
До Кумыша чусовское население можно назвать горнозаводским, за исключением некоторых деревень, где промышляют звериной или рыбной ловлей; ниже начинается сельская полоса — с
полями, нивами и поемными лугами. Несколько сел чисто русского типа, с рядом изб и белой
церковью в центре, красиво декорируют реку; иногда такое село, поставленное
на крутом берегу, виднеется верст за тридцать.
Великомученицы Варвары находилась у самой заставы, за так называемым Арским
полем; мы, несмотря
на весеннюю распутицу, ходили в
церковь на все службы, даже к заутрене.
Когда наступила очередная служба в соборе, Пафнутий долго не решался перебежать из своей кельи до
церкви. Выходило даже смешно, когда этот тучный старик, подобрав
полы монашеской рясы, жалкою трусцой семенил через двор. Он вздыхал свободнее, только добравшись до
церкви. Инок Гермоген сердился
на старика за его постыдную трусость.
Дьячковская избушка стояла недалеко от
церкви, и Арефа прошел к ней огородом. Осенью прошлого года схватил его игумен Моисей, и с тех пор Арефа не бывал дома. Без него дьячиха управлялась одна, и все у ней было в порядке: капуста, горох, репа. С Охоней она и гряды копала, и в
поле управлялась. Первым встретил дьячка верный пес Орешко: он сначала залаял
на хозяина, а потом завизжал и бросился лизать хозяйские руки.
На его визг выскочила дьячиха и по обычаю повалилась мужу в ноги.
И снова она уцепилась за
полу Вадима; он обернулся и с досады так сильно толкнул ее в грудь, что она упала навзничь
на каменное крыльцо; голова ее стукнула как что-то пустое, и ноги протянулись; она ни слова не сказала больше, по крайней мере Вадим не слыхал, потому что он поспешно взошел в
церковь, где толпа слушала с благоговением всенощную.
Акулина миновала
поле и почти незаметно очутилась близ
церкви,
на погосте.
Обители, соборы, много храмов,
Стена высокая, дворцы, палаты,
Кругом стены посады протянулись,
Далеко в
поле слободы легли,
Всё по горам сады,
на церквах главы
Всё золотые. Вот одна всех выше
На солнышке играет голова,
Река, как лента, вьется… Кремль!.. Москва!..
Половина тёмно-синего неба была густо засеяна звёздами, а другая, над
полями, прикрыта сизой тучей. Вздрагивали зарницы, туча
на секунду обливалась красноватым огнём. В трёх местах села лежали жёлтые полосы света — у попа, в чайной и у лавочника Седова; все эти три светлые пятна выдвигали из тьмы тяжёлое здание
церкви, лишённое ясных форм. В реке блестело отражение Венеры и ещё каких-то крупных звёзд — только по этому и можно было узнать, где спряталась река.
— Значит, то есть
на чем наша старая вера держится, в чем то есть она состоит… — догадался наконец Алексей. — Известно, в чем: перво-наперво в два пёрста молиться, второе дело — в
церкву не ходить, третье — табаку не курить и не нюхать… Чего бишь еще?.. Да… бороды, значит, не скоблить, усов не подстригать… В немецком платье тоже ходить не годится… Ну, да насчет этого по нынешнему времени много из нашего сословия баловаться зачали, особливо женский
пол.
Он во всем причте пользовался авторитетом по церковному хозяйству и обыкновенно перед праздниками обметал веником иконостас и собственноручно мыл
пол в алтаре и чистил лампады, и под его же надзором усердные бабы пообещанию вымывали
полы в остальной
церкви; он же и «отстреливал голубей», которые прилетали
на колокольню и марали колокола; а его дьячиха — престарелая «Аллилуева жена», пекла «благовещенские просвиры», о которых надо сказать два слова в объяснение.
Правеж чернобылью порос, от бани следов не осталось, после Нифонтова пожара Миршень давно обстроилась и потом еще не один раз после пожаров перестраивалась, но до сих пор кто из
церкви ни пойдет, кто с базару ни посмотрит, кто ни глянет из ворот, у всякого что бельмы
на глазах за речкой Орехово
поле, под селом Рязановы пожни, а по краю небосклона Тимохин бор.
Толпа расступилась перед ним, и он, усевшись середь
церкви на полу, принялся грызть подсолнухи и кидать скорлупами в народ.
— Показал маленько, — отозвался Зиновий Алексеич. — Всю, почитай, объехали:
на Сибирской были, Пароходную смотрели, под Главным домом раз пяток гуляли, музыку там слушали, по бульвару и по Модной линии хаживали. Показывал им и
церкви иноверные, собор, армянскую, в мечеть не попали, женский
пол, видишь, туда не пущают, да и смотреть-то нечего там, одни голы стены… В городу́ —
на Откосе гуляли, с Гребешка
на ярманку смотрели, по Волге катались.
Исчезновение ее удивило всех, и все бросились отыскивать ее, кто куда вздумал. Искали ее и
на кухне, и в сенях, и в саду, и
на рубежах
на поле, и даже в темной
церкви, где, думалось некоторым, не осталась ли она незаметно для всех помолиться и не запер ли ее там сторож? Но все эти поиски были тщетны, и гости, и хозяева впали в немалую тревогу.
В длинном коридоре пятого этажа, между
церковью на одном конце и залою
на другом, целая толпа людей обоего
пола.
В тот день, в который хотим посетить Кучково
поле — день весенний, озаряемый играющим солнышком, —
на лугу, раскинувшемся от Сретенской
церкви до болота (где ныне Чистые пруды), народ пестрел многочисленными толпами и ожидал чего-то с радостным нетерпением.
Его по-своему предчувствовали некоторые учителя
Церкви — мистики, напр., св. Максим Исповедник [Вот как излагает Бриллиантов учение св. Максима Исповедника: «Уже в самом воплощении и рождении Христос уничтожает первое и главное разделение природы человеческой
на мужской и женский
пол.
При ней в верхней
церкви был устроен великолепный иконостас с живописными образами, а в нижней
пол устлан чугунными плитами, лежавшими дотоле
на синодальном дворе.
Пополудни знатнейшего обоего
пола особы съехались ко двору ее императорского величества в галерею, а в 6-м часу пополудни во дворец велено въехать придворным цугом, так же и других знатных персон каретам, в которые сев, чиновные по свадебной церемонии поехали по жениха
на его двор, и в 7 часу привезен он во дворец, прямо к большому галерейному крыльцу, и препровожден в
церковь.
Весь дипломатический корпус и знатные обоего
пола особы собрались во дворце
на галерею, около придворной
церкви, перед началом богослужения.
В 1619 году к Арбатским воротам подступил и гетман Сагай-дачный, но был отбит с уроном. В память этой победы сооружен был придел в
церкви Николы Явленного, во имя Покрова Пресвятой Богородицы. Основания этой
церкви, как полагает Ив. Снегирев, относится к XVI столетию, когда еще эта часть Москвы была мало заселена и называлась «
Полем». В описываемое нами время,
церковь эта была окружена каменной оградой с башенками и видом своим походила
на монастырь.
Три совершенно разные картины открывались перед взором из этих окон, прорезанных в толстых стенах и образующих как бы еще три маленьких комнатки, каждая глубиною в два аршина. С одной стороны темный лес тянулся, теряясь
на краю горизонта, целое море зелени, колеблемое порывами ветра; с другой —
поля, луга и длинная серебристая полоса реки; наконец, посредине,
на довольно значительном расстоянии, мелькали
церковь и избы села Покровского.
А кто утепет, лезши
на поле, погубит душу, по Беликова Василия слову душегубец именуется, в
церковь да не входит, ни дары не приемлет, ни богородицына хлеба, причастия же святого не приемлет восемнадцать лет…
На том месте, где ныне
церковь Троицы в
полях,
на Никольской, низенькая, в полчеловека, каменная ограда, пустившая из себя новую, живую ограду из дерев, захватывала тогда между своими стенами четвероугольный лоскут земли.
Наконец Фанни Михайловна окончательно слегла, простудившись при частых поездках в
церковь,
на каменном
полу которой она буквально лежала ничком по целым часам.
Местность, где находилась ферма, вопреки мрачным краскам,
на которые не поскупилась в описании Ирена в разговоре со своей подругой, была очень живописна. Справа был густой лес, почти примыкающий к саду, слева открывалось необозримое пространство
полей и лугов; сзади фермы,
на берегу протекающей извилинами реки, раскинулось большое село, с красиво разбросанными в большинстве новыми избами и каменной
церковью изящной архитектуры. Перед фермой вилась и уходила вдаль большая дорога.